Всё что в этой книге написано, величины постоянные и не меняющиеся не смотря на время года или суток, хрущёвскую оттепель, брежневский застой горбачёвскую перестройку, ельцинский беспредел, или эпоху серых (Вовы-Димы).
ГЕРОЙ ВАШЕГО ВРЕМЕНИ (ПРО АНТОНА.) отрывок
Довлатову, Тополю, Буковскому и др. героям третьей волны иммиграции посвящается.
Сейчас нет диссидентов, хочешь говори, хочешь пиши. Нет больше цензуры и КГБ. На деле все гораздо страшнее. Раньше они могли уехать, при этом героями, только из-за того, что пытались говорить правду на всем понятном языке слов. Иммигрантов диссидентской волны любили и уважали на западе за мужество. Ведь они не переставали кричать на каждом углу, о том, что и так все уже давно знали. Но все-таки это были люди определенного круга, чаще, неплохо жившие даже в таком тоталитарном государстве как СССР, имевшие все, даже мозги. И конечно возможность легко и непринужденно выражать свои мысли на бумаге. Да они страдали, но извините, они страдали, прежде всего от чрезмерного пьянства и неустойчивой психики. А так... Попробовали бы они сейчас выжить в России конца двадцатого века. Это пострашнее, чем темный подъезд после двенадцати ночи, сердце колотится как ненормальное, но идти-то надо... квартира на третьем этаже. Вот и представьте себе ощущение страха на протяжении нескольких лет... Не нравится? А хрущёвские пятиэтажки с конурами вместо комнат, а вечно больные дети, а постоянное ожидание того что будет ещё хуже.. Да мало ли этих «А». Я расскажу Вам историю молодого человека так называемой четвёртой волны иммиграции постперестроечного периода, волны, которая больше всех предыдущих похожа на морскую, сначала откатила, а потом вернулась обратно к родным берегам.
Фрагмент 1
- Антоша, Антош, Антон! Иди есть! - Ага ,иду - послышалось из комнаты. -Давай быстрее, всё остынет - бабушка уже сердилась, но очень хотелось досмотреть "Очевидное - невероятное" -Ну иди же! Вот я матери скажу - ворчала она больше по привычке. - Надо идти - решил Антон, бабушка станет переживать, а у неё сердце больное.
На дворе стоял 1976 год. Антону недавно исполнилось пятнадцать, почти что взрослый. Матери он не боялся, просто очень любил бабулю и не хотел её волновать. Отец несколько лет назад умер. Много пил, а ещё больше курил. Жизнь не удалась и казалось что он совершенно добровольно сокращает время отпущенное судьбой. В результате сердце не выдержало. Мать - выглядевшая лет на десять моложе своего возраста, интересная шатенка с голубыми глазами, уделяла время сыну изредка, когда было соответствующее настроение и силы. Хотя по-своему она любила сына. Но времени, времени катастрофически не хватало. Каждый день как проклятая она вставала в шесть утра и скоро уезжала на работу. Вечером, возвратившись она изредка делала героические попытки проверить домашние задания Антона, после чего ела и ложилась спать. Работала она на почтовом ящике, опаздывать нельзя, решать кроссворды, вязать свитера и носки тоже. Наверно делала она что-то очень полезное, принося в жертву монстру военной промышленности свою свободу, но платили за это почему-то гроши. Плюс бабушкина пенсия. Итого, невеликий семейный бюджет получается. Шаг влево, шаг вправо расстрел, в смысле, жрать потом будет нечего.
Так вот и жили все эти годы три человека, бабушка, мама и Антон в двухкомнатной малогабаритной хрущёбе, продуваемой всеми ветрами на самом юге Москвы. Большую комнату занимала мама, маленькую, всего одиннадцать метров Антон с бабушкой. Да если правда, никакая это была ни бабушка, а просто двоюродная сестра родной бабушки Антона, маминой мамы.
Странная это штука жизнь. Перемешивает словно художник на палитре множество судеб, пытаясь достичь совершенства цвета, соединяя, казалось бы несоединимое. Разводя самых близких в разные стороны невидимыми пружинами обид и разочарований и наоборот скрепляя почти чужих самым крепким на свете клеем боязни одиночества в монолит семейного счастья.
-Антош завтра идём к врачу. Звонили из диспансера, нужно ложиться на обследование - произнесла бабушка наливая горячий какао в большую синюю чашку и приговаривая - Да ты кушай, кушай. -А зачем бабуль? -Так ведь в армию не пойдёшь наверное.
При упоминании об армии становилось грустно и успокаивало только то, что до исполнения восемнадцати лет ещё три года... Когда Антон был совсем маленький, он вдруг стал беспокойно засыпать. Многие маленькие дети плохо засыпают, но мама пожаловалась врачу-невропатологу и мальчика поставили на психо-неврологический учёт. Конечно абсолютно здоровых людей практически не бывает и при желании любого можно поставить на этот самый учёт. Просто на улице останови прохожего, отвези его в психлечебницу, это обязательное условие, иначе волноваться не будет, дальше тесты, проверки рефлексов и в результате выяснится что он, по наивности и неосведомлённости ни о чём не подозревающий бывший нормальный человек... оказывается маниакально-депрессивный психопат с психосоматическими отклонениями и что его просто очень срочно надо ставить на диспансерный учёт. Но при этом он может ходить на работу, ездить в трамвае, вступать в брак, учиться, любить наконец... В общем обыкновенный, ни чем не отличающийся от других соискателей маленького человеческого счастья, гражданин, в ботинках фирмы "Скороход" и костюмчике фабрики "Большевичка", такой же как все! Только теперь один раз в год этот гражданин обязан показаться своему лечащему врачу и сказать что его ничего не беспокоит...
Но вот когда приходит время военкоматовских повесток, когда уже скоро нужно идти и выполнять свой священный, перед любимой родиной долг, когда так хочется влюбляться, дарить цветы, стоя на коленях и заглядывая прямо в глаза...
-Ты меня любишь? -А ты ?
И после, у подъезда долгий, долгий поцелуй, уносящий в какую-то космическую бесконечность...
Вот тогда ты сам добровольно бежишь в этот самый диспансер и кричишь - Да ведь я - псих! Плохо сплю, плохо ем, и вообще у меня координация движений нарушена. Да Вы товарищ доктор сами посмотрите, зрачки увеличены, руки трясутся надо бы на обследование. Псих ведь я!! А уже говорил, ну вот и с памятью не ахти...
Через неделю Антона положили на обследование для окончательного установления диагноза и самое главное, чтобы потом в военном билете могли написать "Рядовой необученный, годен к нестроевой службе в военное время" Ради этого стоило потерпеть один месяц. Зато потом больше никаких повесток. А если вдруг пришлют случайно, то можно смело идти в военкомат и говорить, - "Ошиблись товарищ майор, псих я, вот и справка имеется" И пускай майор красный от злости и выпитой водки видит что перед ним стоит красивый, физически сильный, уверенный в себе юноша призывного возраста. Сделать он уже ничего не может. Только скажет "А комиссованный, ну-ну…"
Фрагмент 2
К совершеннолетию Антон получил военный билет, поступил в институт и решил жениться. Произошло это прежде всего потому, что надоело жить в тесноте малогабаритной квартиры, тем более что к тому времени рядовой - необученный уже перебрался на кухню. Такое трудно себе представить, особенно людям обеспеченным, но на пятиметровой кухне где находились газовая плита, шкаф для посуды, раковина, холодильник и ещё один шкаф для посуды, в свободное пространство Антон умудрялся каждый вечер ставить раскладушку.
Жену звали Наташа. Она училась на параллельном потоке в том же институте что и Антон. Их знакомство состоялось за полгода до свадьбы. В то время наш герой очень увлёкся походами, даже впервые съездил в альплагерь и стал начинающим, но подающим большие надежды альпинистом, так по крайней мере было написано в краткой характеристике квалификационной книжки спортсмена. Все тренировки перед поездками в горы совершались в Подмосковье. Даже дни рождения и другие праздники устраивались в лесу, под открытым небом. Только палатки, костёр, гитара... Романтика. - Антоныч, ты едешь в лес в эту субботу? У Гуренки день рождения будет. Это был Серёга Желдобин - товарищ по походам - Наверное да, а ты? -Конечно. Знаешь, будет много новеньких, в основном девченки. Серёга был слегка полноватый, небольшого роста, поэтому женская тема являлась для него самой животрепещущей. Он до сих пор не нашёл себе дамы сердца. Да нет, он то их находил, говорил - "Ты мне нравишься и всё такое." Только очередная избранница предлагала ему остаться добрыми друзьями, или, если он не хочет, то на худой конец , хорошими знакомыми. В общем для Сереги всё заканчивалось хорошей выпивкой в кафешке "Снежинка", прямо напротив института прозванной каким-то местным юмористом "Сугробом."
-"Слушай, а ты все зачёты сдал?" - спросил Антон и разговор устремился в русло учебного процесса, где можно списать, а что обязательно придётся учить. Ещё преподаватель Гусейн-заде большая сука, требует перед экзаменом показывать конспект, а как спрашивает, ну чисто лютый зверь. Съест и не подавится. -"Ладно, пока, пойду зубрить историю партии, не сдашь могут отчислить, самый главный предмет - подытожил Желдобин - А если и не отчислят, то всё – равно, попадёшь в чёрный список. И переваливаясь с ноги на ногу он зашагал в сторону институтской столовой. Наверное проголодался, решил Антон. Почему полные люди всегда хотят есть? От воспоминаний о еде, желудочный сок стал интенсивно выделяться и заполнять рот, так, что пришлось сглотнуть. Ладно, хорош расслабляться, шепнуло предостерегающе подсознание, а то на третью пару опоздаешь, да и денег у тебя только на обратную дорогу... И Антон, развернувшись на сто восемьдесят градусов от столовой, щедро источавшей из своих недр аромат вчерашних щей, бодро направился в сторону знаний.
В субботу, после занятий все желающие отпраздновать день рождения Миши Гуренко столь необычным способом, шумно толпились у пригородных касс Белорусского вокзала. Наверное зимой Вы не раз видели группы молодёжи с огромными рюкзаками и лыжами наперевес прямо около входа в метро у вокзала. Одеты они так словно только что закончили трудовую смену у мартеновских печей, все в грязных брезентовых куртках, обвязанные какими-то верёвками, в тяжёлых горных ботинках с таким же тяжёлым названием "Вибрам", с суровыми лицами, невольно напоминающими эти ботинки и как бы говорящими-
"Здесь вам не равнина Здесь климат иной Идут лавины одна за одной..."
И обыватель с женой под мышкой и с авоськой, где лежит заветная "Московская особая", старается как можно быстрее проскочить злополучное место. Вдруг лавина...! И уже когда всё позади, отдышавшись, он слышит вдогонку суровые хриплые голоса под аккомпанемент расстроенных гитар.
- Так лучше, чем от водки и от простуд…
- Ну уж нет, думает обыватель, прижимая ближе к груди дорогую сердцу авоську, лучше от неё родимой - и скрывается в туннеле по направлению к пригородным поездам.
Одеждой Антон ни чем не отличался от своих товарищей, начавших собираться к назначенному времени, такая же грязная, рваная, но зашитая в нескольких местах, линяло - зелёная куртка с большой цветастой заплаткой на спине, ботинки, лыжи, его огромный, чуть ли не на две головы выше рюкзак на металлической раме стоящий поблизости. В руках же он держал гитару и пел песню про горы, а остальные стоя полукругом вокруг него подпевали чтобы скоротать время ожидания. Именно это его выгодно отличало от товарищей по походам. Высокий, глаза голубые, нос орлиный, на гитаре играет, в общем и целом предел мечтаний для первокурсницы, впервые решившейся посетить Подмосковье зимой, с такими же сверстниками, да ещё с ночёвкой. Когда все собрались, оказалось что на этой электричке едет всего человек тридцать, остальные подтянутся позже. Здесь был сам Михаил Гуренко, именинник, председатель секции походников в институте, студент третьего курса. Юноша среднего роста с небольшой бородкой на узком лице, оставленной там после летнего восхождения в Фанских горах, с ярко выраженными скулами янычара. Чёрные волосы, живые чёрные как смоль очень выразительные глаза, а над ними огромные чёрные брови, почти сросшиеся над переносицей. Из-за этого казалось, что Михаил всё время сердится. Так же здесь были несколько человек из спортивно-туристической группы. В эту группу входил и Антон и уже знакомый нам Желдобин, а также Мирон, юноша своей внешностью скорее напоминающий юного врача, нежели геолога нефтяных месторождений, очки, козлиная бородка, интеллигентное лицо, светские манеры, даже штормовка несколько чище чем у всех остальных. Также присутствовали старые друзья Гуренко, несколько хмурых личностей с бородами и прочими атрибутами походной романтики. Новички же, целый отряд девушек-студенток, резко бросались в глаза, потому как выглядели даже чище чем Мирон, хотя и не по форме. Одетые в тёплые зимние куртки разных цветов радуги, в лыжных шапочках, со своими узенькими, беговыми лыжами, они скорее напоминали группу спортсменов лыжников переминающихся с ноги на ногу, в ожидании начала соревнований. Наташа находилась среди них. Небольшого роста, рыженькая, с вздёрнутым носиком, в мелких еле заметных веснушках, скорее симпатичная, чем наоборот, она уже в электричке обратила внимание на Антона. И потом когда пришли на место будущего лагеря, девушка первая вызвалась помогать ставить палатки, потому что руководил их установкой Антон. А после того как напилили дров и разожгли костёр, началась торжественная часть. Все поздравляли Гуренку, дарили ему замысловатые, непонятные простым людям подарки. Например тренировочные, все в разных цветных заплатах, с вышитой игривой волнистой линией нитками на самом заду, надписью "Мишкины штанишки!" Также огромную металлическую кружку, для чая и для супа одновременно, скальный крюк с инкрустацией, который оказывается спас ему жизнь где-то на Тянь-Шане… Потом пили глинтвейн приготовленный Мироном. Потом ещё долго пели песни у потрескивавшего во мгле костра, освещавшего своими огненными языками юные, такие наивные лица людей, ещё не познавших подлости и хамства реальной жизни. И всем было хорошо. Сначала пел Гуренко, потом гитару взял Антон. Он пел про горы, восхождения, ледники и перевалы, про мужественных людей, презревших грошовой уют ради победы над собой и над манящей своей неприступностью, закованной в ледяной панцирь, грозной вершиной… Тут Наташа окончательно поняла что влюбилась в этого парня безнадёжно. А потом всё произошло как бы само собой. Они оказались рядом, в одной палатке. Первое робкое прикосновение. Первый несмелый поцелуй, и после страстное желание любви охватившее молодых людей. -"Антон" - шептала она пытаясь увидеть его глаза в сумраке ночи - "Почему же я тебя не видела раньше" - Так я же на параллельном потоке. - Да нет, ты не понял, может я тебя и видела, но не замечала, а теперь я хочу быть только твоей. Я люблю тебя - прошептала она пронзительно. - Я тоже - словно эхо повторил Антон, до конца не понимая так ли это, но... если женщина хочет, то пускай это будет так. -Люблю! Люблю! Люблю! - шевелила Наташа одними губами в самое ухо Антона боясь разбудить всех остальных, находящихся в палатке и прижимаясь к нему всё плотнее. Через полгода они поженились.
Фрагмент 3
Теперь Антон жил в квартире своей жены, в центре Москвы, в старинном доме, напоминавшем большегрузный корабль раньше бороздивший морские просторы, а теперь вставший на прикол в самом начале улицы Воровского. Но когда наступал вечер и зажигались огни квартир, было ясно что этот корабль ещё на плаву, Ему бы только с якоря сняться и тогда... У.У.У.У. -Полный вперёд!- закричит капитан из десятой квартиры, отдавая честь. И корабль, огромная серая махина с трубами и мачтами антенн наверху, набирая обороты, медленно отойдёт от причала около Нигерийского посольства и поплывёт, поплывёт, в сторону площади Маяковского, теряя очертания в навалившейся на город ночи... Одно плохо, капитан не настоящий, а из милиции. Так что придётся пока ждать. Жить и надеяться, что когда-нибудь всё будет по-другому. И чтобы капитан, настоящий моряк, и чтобы под килем семь футов и ветер желательно попутный...
Отец Наташи, в прошлом спортивный журналист, объездивший чуть ли не весь мир, когда-то талантливый, а теперь просто отяжелевший и морально и физически человек недавно стал работником номенклатуры. Пригласили. Поговорили. Предложили. На самом поднебесном уровне. В районе кремлёвской стены. Будете директором издательства… И всё. Жизнь сразу обрела новые формы. Банкеты, встречи, постоянное общение с высшей партийной элитой, служебная Волга, личный шофёр.
Из подъезда с утра выйдет, сделает отмашку рукой, мол что же ты Володя, на целую минуту опоздал, поставит аккуратно свой портфель на переднее сиденье, сам на заднее, и поехал в сторону работы… На вид было ему больше пятидесяти. Полный, чуть выше среднего роста, седые всегда аккуратно постриженные волосы, глаза цвета морской волны неглубоко посаженные на широком, располагающем к общению лице, похожем на хорошо пропитанный маслом и облитый мёдом блин, но с грузинским оттенком, а всё потому что отец Ивана Арсеньевича, чистокровный грузин, оставил в наследство антоновому тестю большой, чуть горбинкой нос и истинное кавказское гостеприимство.
- Алё, Кира - врывался он телефонным звонком в тишину засыпающей квартиры - быстренько чего-нибудь приготовь, мы сейчас приедем.
Кира Георгиевна, женщина неопределённого возраста, со следами былой красоты на уставшем от жизни лице, мать Наташы, а по совместительству тёща Антона, уже давно привыкла к издержкам профессии мужа. Общение с интересными людьми, сауна после работы, до работы, а иногда и вместо работы, бесконечная карусель юбилеев, собраний, встреч с нужными людьми плавно переходящих в дружеские попойки, поздние возвращения домой, всего этого для нее словно не существовало. Ни скандалов тебе, не выяснения отношений.
Мы не такие как все - показывала она всем своим видом - мы высшее звено, мозговая косточка партийной элиты так сказать. Сравнительный анализ ядовитой закорючкой, свербел в голове Антона. Давным-давно в дореволюционной крепостнической России столбовая дворянка, дородная молодая баба, кровь с молоком, могла при челяди обоего пола спокойно не стесняясь разгуливать обнажённой, просто она не считала их за людей. И теперь, те, кто руководил страной, не стеснялись. Видно, никого вокруг за людей не считали. Только теперь не стеснялись лгать и обманывать, вещая из миллионов телевизоров, приёмников, с высоких трибун и со станиц газет. «В Советском Союзе человек живет свободно!» «В Советском Союзе нищих нет!» «В Советском Союзе бездомных нет!» «В Советском Союзе все равны!» «В Советском Союзе секса нет!», «В Советском Союзе проституции нет!", а сами потом спешили в район Рублёва - Успенского шоссе на скромные двадцатикомнатные дачи заниматься сексом, которого нет, с проститутками, которых нет. "Мы вас любим! Мы о вас беспокоимся!», а на самом деле люди для них оставались необходимым неудобством, огромной серой массой. Конечно, ведь не бывает дороги без водителей и пешеходов, магазинов без продавцов и покупателей, театров без актёров и зрителей... а страны, огромной необъятной, раскинувшейся на тысячи километров, без жителей. Какая уж тут любовь?
...-Алё, Кирочка - И сразу становилось шумно…
Наташа срочно накрывала на стол, Кира Георгиевна пыталась приготовить богатое и разнообразное угощение, из того что находилось в холодильнике, между прочим Розен Лев, а кухня после той квартиры в которой Антон прожил всё детство, казалась маленьким аэродромом для дозоправки топлива, со своей взлётной полосой в виде огромного старинного стола, стоящего посредине. Прилетел, заправился, поблагодарил и снова в путь. Разрешите взлёт. Ключ на дренаж, пеленг включён, лонджероны работают, разгон, ещё разгон, скорость принятия решения, штурвал на себя, оторвались, полетели. Прямиком в комнату Наташи. На диванчик прилёг, теперь можно поспать… И вдруг этот звонок прервал сладкий сон. Помоги мне накрыть на стол - кричит Наташа - принеси глубокие перламутровые тарелки. - Сколько штук? - вопрошает Антон недовольным голосом, до конца не проснувшись. - Шести хватит - доноситься голос тёщи из недр аэродрома.
На столе, будто в сказке появляется лобио, геометрически правильные прямоугольники сыра, масла и ветчины, на отдельных тарелках. Сациви в фарфоровом судке, принимающее ванну из орехово-сметанного соуса, разные грузинские травки, сочным пучком лета, лежащие на столе и источающие ароматы кинзы, тархуна и ещё чего-то незнакомого. Салат из свёклы под майонезом, по цвету напоминающий бурную химическую реакцию, островок холодца, украшенный розочками из варёной моркови. Над всем этим изобилием возвышается бутылочка Кинзмараули. Только слегка скосишь глаза, а желудочно-кишечный тракт уже начинает отбивать чечётку. И хочется истошно кричать Асса лихо ходя по кругу и вытягивая руки то в одну то в другую сторону... И вдруг остановившись на одном месте начать быстро быстро перебирать ногами , неистово хлопая в лодоши в такт барабанам, зажигательным, неутомимым и вечным словно горные вершины, глядящие с винных этикеток, из под шапок девственно белых снегов на алмазные вспышки хрустальных бокалов и благородный мельхиоровый блек ножей, вилок, ложек и ложечек застывших в почётном карауле между тарелками. - Асса, асса…
- Откуда всё это в конце февраля - удивляется про себя Антон, но вида не подаёт как будто он раньше чуть ли не с самого рождения питался именно так. Он критично оглядывает стол - Кира Георгиевна, ещё салфеток не хватает. - Вот молодец, а то Наташка никогда не заметит… - В довершение всего тёща водружает на середину стола раскалённую фритюрницу на специальной подставке, со шкворчащим внутри мясом. - Ну вот и славно - произносит она - теперь точно всё готово. В это время слышно как открывается входная дверь и из глубины морозной ночи появляется Иван Арсеньевич - Кира, я дома - произносит он в пустоту. И чуть позже - Вот познакомься лично, это Михал Михалыч Жванецкий собственной персоной. - Здрасьте – Михаил Михайлович немного сконфуженный столь поздним визитом целует ей руку. Очень приятно - семенит Кира Георгиевна - раздевайтесь вот тут и проходите в комнату, сейчас ужинать будем. - Ой - говорит она как бы опомнившись - а это наша дочь Наташа и её муж. Антон жмёт Жванецкому руку – Антон. Михаил - как бы передразнивает его серьёзный тон круглолицый сатирик делая ударение на И. - А где у вас здесь туаллет - интересуется он неожиданно шумно, после чего снимает шубу, бросает свой потёртый видавший виды портфель в неразбериху обуви и устремляется к желанной двери... За третьей рюмкой водки, которую мужчины принесли с собой, обильной закуски и недолгих уговоров, Жванецкий идёт в прихожую за портфелем, возвращается, долго-долго перекладывает с места на место какие-то листы, приговаривая… - Нет, это пожалуй нет, это тоже, а вот это можно но попозже… Наконец он начинает читать вслух с мятого, безжалостно покоробленного пишущей машинкой, пробитого в нескольких местах насквозь, стандартного листа "Собрание на ликеро - водочном заводе" Удержаться от смеха просто невозможно… Все расходятся глубоко за полночь.
- А знаешь Жванецкий такой же как все, только глаза у него грустные, сам смеётся, а глаза грустные - говорит Наташа Антону уже лёжа в кровати - А я думала… И что же ты думала? Ну не знаю, что он выше что ли. Да ростом его природа обидела - зевает Антон - ладно давай спать, завтра вставать с петухами…
Они прожили с Наташей почти три года и разошлись спокойно. За совместную жизнь детей и прочего имущества не нажили, студенты одно слово, так что претензий друг к другу не имели. В заявлении о разводе, в графе причина развода Антон написал "Не сошлись характерами" На самом же деле оказалось очень сложно всё время жить взаймы. Его как бы облагодействовали, взяли в хорошую семью из нищеты. Тёща при случае напоминала об этом. Да и Наташа к нему несколько охладела. В минуты ссор она твердила что семейная жизнь не для неё, что они совершили ошибку, и что Антон её не любит как прежде. Какое-то время он убеждал себя, что всё не так, даже силился представить что любит свою жену, но в результате тяжёлой борьбы детского горделивого максимализма с разумом, победил максимализм. Антон покинул старый, столь любимый им корабль на улице Воровского и переехал назад, в родные стены, в утлый челнок из панелей.
