Академия имени Мечникова & Работа над ошибками

Большое спасибо всем, кто как-то переживал за меня в такой мой нелёгкий госпитальный период и уж, тем более, приезжал меня навещать.

Немного истории

Эта история уходит своими корнями в глубь прошлого тысячелетия. Да, именно так, во второй половине девяностых годов двадцатого века это всё и началось… Банальная, казалось бы, беда – вросший ноготь. Но это очень уж отравляло моё существование! Тем, кто знаком с этой бедой, ничего объяснять не надо – боль! Для остальных поясняю – это постоянная боль и ограничение при передвижении пешком, открытая рана на ноге, усталость к вечеру от этой постоянной боли и просто дискомфорт. С этим нужно бороться. И я боролся, как мог – три операции в тех девяностых и две в две тысячи первом. Или втором… Уже и не помню. Но каждый раз эта зараза преследовала меня снова – ноготь отрастал и опять шёл «винтом», терзая мою плоть. Сука! Это и в правду больно!

Сначала мне удаляли его под корень… Он отрастал и опять врастал в мясо. В сотой поликлинике Невского района Санкт-Петербурга працювал хирург Степан Миронович – ай, молодец! Он пошёл другим путём. Он подрезал под корень по длине полоску ногтя, с той стороны, которая врастала. Идея была неплоха. Но, видимо, не рассчитана на меня. Через месяца два стало понятно, что опять всё не слава Богу. Степан Миронович произвёл мне гарантийный ремонт, почикал опять. Вроде, как устаканилось, не сильно беспокоило…

В конце лета две тысячи шестого был рецидив – опять разнесло палец. Мои друзья уже подыскивали мне авторитетного доктора, но… как-то всё зажило. Есть один способ… Этот способ рассказал мне муж подруги моей мамы и я считаю его действительно реальным для таких вот случаев. Анатолий Николаевич вылечился подобным способом сам и я, применяя этот метод, всё ж таки оттягивал встречу с хирургами. По возможности…

Если посмотреть на ноготь в профиль, то можно обнаружить на нём некоторую поперечную полоску, выпуклость, которую можно считать чем-то типа ребра жёсткости для ногтя. Оно-то и может заставлять ноготь быть более округлым и сжимать мягкие ткани пальца, что и приводит к их травмированию. Задача проста до невозможности – раз в пару месяцев или же по необходимости пилочкой для ногтей или же простым надфилем обрабатывать поверхность ногтя посередине с целью сточить эту гадскую полоску, чтобы ноготь мог расправиться и не сдавливать нежную плоть. И это на самом деле действенный метод! Это работает. Только без фанатизма, не нужно стачивать ноготь до мяса, это тоже больно.

Так я спасал периодически ноготь на второй ноге от подобного кошмара и оттягивал час расплаты на первом ногте… Но всему приходит конец. Тот краешек ногтя, который Степан Миронович – сука такая – некачественно удалил, пророс и отделился от основного ногтя лучиком. Лучик этот начал жить своею жизнью и не давал жизни мне, лучик вонзался в мою плоть и мне становилось оху… ох, как больно! Всякому терпению приходит конец, я решил сделать операцию в шестой раз. Честное слово, я не мазохист, просто так получается… Больно…

Андрей Батько замолвил обо мне словечко заведующему хирургическим и ортопедическим отделением Академии имени И. И. Мечникова Юрию Леонидовичу Дорофееву. Нужно было идти, хотя бы показаться. Это было в начале марта. Я всё равно не смог бы залечь на операцию, потому что было уже проплачено моё обучение в Таможенной Академии и это надо было отрабатывать. Но, было бы непорядочно подвести Андрюху, составившего мне протекцию. И я направился к доктору Дорофееву. Юрий Леонидович показался  мне нормальным мужиком, моего примерно возраста, со здоровой долей цинизма. Он просто поржал над моим рассказом про пять предыдущих операций и предложил залечь к нему, когда я разгребусь со своими делами. Залечь на три-четыре дня.

– Зачем залегать-то? – Спросил я. – Тут делов-то... Несколько дней перевязок.

– Ну ты же хочешь закрыть эту тему? А мне нужно, чтобы всё пошло правильно с самого начала, под моим наблюдением...

На том и порешили.

Я закончил Таможенную Академию, пошла работа – затаможки, растаможки, экспорт, импорт... Болело, хромал. К лету это начинало становиться невыносимым! И вот, наконец-то, я выбрал себе время для этой акции – первая половина июля. Мы с Максом удачно растаможили поставку комплектующих и я понял, что пора! Понял и набрал заветный номер Юрия Леонидовича.

Я пришёл к нему после звонка в назначенное им время на всякий случай показаться ещё раз и договориться, когда же я к нему залягу. Дальний павильон по аллее Академии. Я неспеша дохромал туда под шелест листвы и припекающее свозь неё солнце. В такой денёк хотелось куда-нидь на озеро, загорать да купаться, а уж никак не на больничку залегать... Только вот, чтобы рассекать по озёрам, требовалось подремонтировать ласты, иначе никакого кайфа. И я был твёрд в своих намерениях, стоял на курсе, как торпеда... Ага. Нехер мечтать, уже дополз. Торпеда...

У Дорофеева были люди, точнее – пациенты. Это так врачи договорились называть других людей, не врачей, чтобы, во-первых, отделить себя от них, а, во-вторых, чтобы было меньше их жалко... тех, других... И в этом есть своя сермяжная правда. Как можно делать человеку больно, если ты его до слёз жалеешь и без этой, новой боли, которую должен причинить ему сам? Даже, если ты понимаешь, что боль, причиняемая тобой, во спасение! Жалко... А пациента хули там особо жалеть! Ты – врач, ты для него, если не Бог в полном объёме, то Полубог наверняка. Вершитель судеб! И здоровья... Ой, чой-то меня понесло. Видимо, от нервности... Так вот, спросил я у тех пациентов, кто крайний и влился в их ряды. Через минут пять-семь из кабинета вышел с кем-то Юрий Леонидович, поздоровался со мной и попросил немного подождать. Да не вопрос! Я ж не быдло трамвайное поперёд людей прорываться. А ещё минут через пятнадцать-двадцать он появился опять и сказал:

– Заходи, быстренько посмотрим, а то тут надолго...

Я зашёл к нему в кабинет и начал, присев на диванчик, медленно и аккуратно снимать носок с больной ноги.

– Вон ты как нежно-то! Как куколку...

– Да, – говорю. – И так вот каждый вечер.

Наконец, мне удалось произвести отделение себя от носка.

– Ёпти... Ёпти... Ёпти... – повторял Дорофеев, рассматривая мой палец.

Если бы это был хоть малейший повод для гордости, я мог бы гордиться собой – заведующий хирургическим и, до кучи, ортопедическим отделением далеко не последней больницы в Питере был явно в лёгком ахуе от увиденного:

– Как распахало-то... Как же ты так ходишь?

– Дык, ползаю потихоньку. Вот сюда и приполз – остопёсело уже...

– Да уж... Ну и когда думаешь ложиться?

– А я хоть сейчас готов! Вот и обратно идти не надо будет.

– Ну, сейчас-не-сейчас... А давай-ка во вторник! Сколько уж терпел, дотерпишь до вторника?

– А есть варианты? Договорились.

– Вот часам к десяти и приезжай. С собой паспорт, полис и тысяча рублей – сразу анализы и сделаем.

Вечером мама поинтересовалась, что сказал доктор. Я ей и говорю:

– Сказал, принести паспорт, полис и тысячу, чтобы анализы купить...

– Как... купить? А, если те анализы тебе не подойдут? А вдруг они какие-нибудь неправильные?

– Ну, что ты, мама, как же не подойдут! Я же свои анализы покупать буду...

А я уже думал, какую домашнюю анестезию мне взять с собой. В далёком девяносто пятом году прошлого столетия меня этому научил один хороший парень – Игорь Максименко, мы с ним вместе лежали в больнице. Когда мне сделали операцию на локте правой руки, он принёс мне пару бутылочек пива:

– Выпей. Сейчас наркоз будет отходить, пивко чутка ослабит болевой удар. Плавнее пройдёт...

Он был абсолютно прав. Небольшое количество алкоголя после операции способствует более плавному переходу от состояния анестезии к состоянию боли. Когда через неделю Игорь сам вернулся с операции, я тоже подогнал ему пару бутылок пива. За эти годы мне делали всяческие операции, лечили зубы и я всегда старался пользоваться этим щадящим методом. Но, дело это сугубо индивидуальное, поэтому... перед употреблением проконсультируйтесь у врача. При этом мой личный любимый доктор совсем не поняла и не одобрила этот мой послеоперационный порыв. Извини, милая, тут уж я как-нибудь…

Так вот, перебрал я несколько вариантов. Пиво... Запах потом от него, негламурно, да и банки-бутылки не особо спрячешь. Вино... Можно замаскировать под сок, но тоже ж запах не скроешь. Джин-тоник... Самое оптимальное, но банки – палево, а то, что в пластиковых бутылках, вызывает опасения для и без того пошатнувшегося моего здоровья. Остаётся набор "Сделай сам". Ингредиенты незамысловаты: водка и тоник! Главное, не переборщить с пропорциями – я решил, что одна доля водки на четыре доли тоника вполне даже приемлемая смесь. Думаю, что литра такого коктейля "Анестезия" мне вполне хватит, чтобы утешить себя. Ну что ж, осталось купить и аккуратно забодяжить. Пацан сказал – пацан сделал, надеюсь, напиток получился достойный. Поглядим, как вштырит...

7 июля, вторник

Мама снарядила меня в этот поход достойно – ветчина, сыр, помидоры, яблоки... Заряженный тоник тоже уже ждал своей очереди в сумке. Машину я договорился оставить на работе – не бесплатно, конечно, но вполне бюджетно – так что три четверти пути я был на коне, а потом уж, как придётся. Вроде, всё уложил. Пора.

На работе быстро оформил пропуск на машину, внёс деньги за стоянку и заскочил к своим. Девушки мои на работе, надо сказать, очень за меня переживали и пожелали мне всяких добрых напутствий. Минут семь на остановке и вот я уже трясусь в троллейбусе. На троллейбусе был написан какой-то номер, но ехал он всё равно по другому маршруту, причём этот-то маршрут мне и был нужен. Прогулка по аллее Академии к двадцатому павильону... Третий этаж... Здравствуйте, Юрий Леонидович...

Доктор Дорофеев пригласил меня в свой кабинет и заполнил направление на госпитализацию.

– С этим направлением иди в двадцать пятый павильон на второй этаж, подпиши у заместителя главврача – там у нас администрация. Потом в третий павильон, в приёмный покой. Там оформляешься, получаешь историю болезни и ко мне. Авось, завтра прооперируем.

На стене кабинета Дорофеева висел маленький циничный плакат. Рисунка я не рассмотрел – слеповат – а текст был прикольным, что-то типа: "Зачем тебе две? Продай одну почку за какие-то там деньги и обеспечь себе безбедное существование!" За точность не ручаюсь, но смысл весьма близок. Судя по вторичным признакам здорового цинизма, можно ещё раз успокоиться, доктор – правильный мужик. Надеюсь, опять же...

А я пошёл искать двадцать пятый павильон. Почему-то я не подумал спросить, где же он находится, у Дорофеева, попробовал позвонить Нюське, но безуспешно, пришлось найти самому. Бывает... Там я куда-то потыркался, откуда и был послан, вернее, направлен в другой кабинет. В нужном кабинете нужного зама не было, я дорылся до зама по терапевтии. Тот оказался покладистым мужиком и подписал мою бумагу, чтобы меня поклали. С этим я и продолжил свою прогулку по Академии – нужно было прошагать к центральному входу в приёмный покой. И всё это с сумкой «Мечта оккупанта», которую мы с мамкой снарядили мне на госпитализацию! Хорошо, что я одел кроссовки, в них как-то не так больно ходить.

Приёмный покой. Даже очереди нет, видимо, никто не хочет летом болеть. Только я. Хотя, нет, неправильно! Я же и так болею, ну, палец-то болит... Вот. Так что я пришёл сюда не с целью поболеть, но с целью излечиться! О как! И тем не менее... Куда же мне тут? Без малого четырёхмесячная работа с таможней научила меня такому прекрасному правилу: "Не знаешь, куда (к кому) идти – иди хоть куда-нибудь (к кому-нибудь), там разберёшься". Следуя этому, я направился к первой глянувшей на меня тётке, из сидевших за стеклом и читавших разные периодические издания.

– А вот с этой бумагой мне куда?

При этом выражение лица должно быть добродушно-глуповатое, чтобы получить исчерпывающий ответ, а не отмазку.

– Давайте сюда. А у вас анализы есть?

– Ну, где-то во мне наверняка есть…

– А на бумаге с печатью?

– Нет, на бумаге нету…

– Тогда идите к окошку напротив, там Вам оформят направление на анализы, а, как их сдадите, возвращайтесь ко мне.

На всякий случай я позвонил Дорофееву и уточнил, тут ли я должен покупать свои анализы. Да, действительно, тут. Девушка в окошке напротив поинтересовалась у меня, когда я проходил флюшку и есть ли у меня её результаты на руках. Естественно, никаких результатов у меня не было, а без флюшки хрен бы меня оформили. Пришлось вносить в счёт… Ха-ха-ха! Господин Дорофеев немного отстал от жизни. Кризис и инфляция не прошли мимо и этих мест! Тысяча пятьсот тридцать рублей – это была сумма покупки моих же анализов. Неожиданно… Пятьсот тридцать тут были совсем лишние. Бля! Вариантов, как обычно, не было. Пришлось платить. После этого девушка подробно объяснила мне, где здесь производится забор мочи и забор крови и, что флюшку мне сделают уже на отделении. На счёт крови не уверен, а вот попысать уже хотелось – совместим приятное с полезным. Кровь брали из вены. Прилично так накачали! Перед этим ещё и развели на покупку бахил. Однако, пятак-с! Взял две пары на десятку, мало ли… И вот какое-то недоверие у меня на счёт флюшки… Ой, пиздят!

После этих мокрых дел направился я к окошку регистрации. Там мне заполнили и выдали историю болезни и дали пообщаться с дежурным хирургом. Доктор оказался опытный и понимающий и, после резолюций заведующего отделением травматологии и заместителя главврача, не высказывал желания посмотреть меня и пошшупать. Просто поболтали и он параллельно с этим записывал в историю болезни какие-то гадости про меня. Блядь! И не прочитать же! Почерк врачей – это какая-то арабская вязь, по-моему, они и сами его не разбирают.

Сжимая в руке свою историю болезни, я направился назад к двадцатке. На титульном листе истории большими буквами было написано: «БЮДЖЕТ». Хорошо это или плохо, я не понял. Какой-то внутренний голос подсказывал мне, что продажей мне моих же анализов эти люди вряд ли ограничатся...

Я вернулся на отделение к Дорофееву. Он попросил меня немного подождать, а, минут через десять подошёл ко мне с врачом, которого я периодически видел в коридорах отделения и у Дорофеева в кабинете.

– Олег Петрович. – Представился доктор. – Я буду Вашим лечащим врачом. Давайте я посмотрю Вас. Можно прямо тут, в коридоре. Не возражаете?

Возражать было, собственно, глупо. Ведь, право слово, не обрезание же мне должны были делать! И не хозяйство своё я ему должен был выложить тут в коридоре на спинку кресла, а всего лишь палец на ноге показать. Я и показал. Олег Петрович повертел мою ногу и так и сяк, позадавал какие-то важные вопросы и сказал, что чикать меня будут в пятницу, а вот в четверг я должен приехать к половине девятого сюда же, потому что меня будет рассматривать уже консилиум. Бля! Вот влип я! Казалось бы, дело пустяковое, а такой шухер навели. Да плюс ещё два лишних дня шароёбиться! Операция в пятницу... Так что ж я буду в выходные на больничке зависать? Я ж там со скуки чо-нидь натворю! Перспективка... При этом я понимал, что в очередной раз вариантов у меня не было. Попала собака в колесо – пищи, но беги!

На прощание Олег Петрович дал мне свою визитку с номером мобильника. У него оказалась весьма редкая фамилия – Врабие. Откуда корни такой фамилии, даже не представляю…

Я вышел из павильона и, не торопясь, начал выдвижение в сторону угла Бестужевской и Энергетиков. Нужно было сверить свои депозиты – покупка анализов несколько превысила запланированный на это бюджет и я рисковал добираться пешком. Я же никак не рассчитывал вернуться уже сегодня и транспортные расходы меня совсем не волновали ещё десять минут назад... Можно было бы позвонить Максу и попросить его эвакуировать меня отсюда – десять минут, и он бы уже приехал; ещё семь, и мы уже на работе. Но не стоит попусту беспокоить занятого человека, нужно сначала проработать варианты самостоятельной эвакуации.

Перед авторынком стояла аккуратненькая такая церковь. Церковь святых Петра и Павла, как выяснилось. Вокруг церкви была огороженная территория с дорожками, вымощенными плиткой, газончиками и скамейками – отличный вариант для того, чтобы собраться с мыслями. Я присел на скамейку и, щурясь на солнышке, стал исследовать своё финансовое состояние. Упс! Пятьсот рублей одной бумажкой и двадцатка мелочёвкой. Живём! С пятисоткой могут быть замороки в транспорте, не очень они любят крупные деньги. Хотя, какие там крупные – в магазин раз сходить не хватит! А двадцатки и на маршрутку не хватит, только на рейсовый автобус. Ну, или троллейбус. И то радует! Позвонил маменьке, обрисовал ситуацию. Ага! Не ждала меня?

Пошёл я на остановку… Я бы, может, и закосил работу на сегодня, но машина-то там! Машину ж надо забирать. Хорошо бы ещё и денежки за стоянку не забыть обратно выцепить. Сто двадцать рублей на дороге не валяются! Или я таких дорог не знаю... О! Сто второй автобус. То, что надо.

8 июля, среда

Был полноценный рабочий день, и рассказать-то не о чем…

9 июля, четверг

В восемь тридцать я уже сидел в коридоре напротив кабинета Дорофеева. Сонно передвигались по коридору врачи и медсёстры с суток, чой-то приготавливали, чой-то носили, подтягивались те, кто только пришёл на работу. И только нужного мне доктора Врабие – блядь – не было! Ну, что ж, где-нидь в пробке торчит человек, дело житейское. Тем не менее, надо бы как-то обозначиться, типа, я тута, а то, может, он и думать про меня забыл – с глаз долой, из сердца вон. Звонить, видимо, не стоит, а вот SMSку написать вполне нормально, что я и сотворил. Ушла SMSка… Ни ответа, ни привета, но, главное, что человек предупреждён. К девяти пришёл Дорофеев. Поздоровался, одел спецодежду в виде белого халата и предложил мне пройти с ним вниз. Спускаемся по лестнице. Первый этаж, подвал… Мелькнула мысль: «Может, добить решили, чтобы не мучился…» Вот так завели в подвальчик и шлёпнут по-тихому. А потом также потихоньку и разберут на органы – не всё же во мне поизносилось! Помните про почки у Дорофеева в кабинете? «Зачем тебе две?..» Вот ни одной и не оставят… Направляясь к какому-то прямоугольному проходу в стене подвального коридора, Юрий Леонидович кивнул мне на очередной продавленный диванчик:

– Посиди, мы тебя пригласим.

Сижу. Через несколько минут в подвал спустился и Олег Петрович. Торопился. Поздоровался со мной, сказал примерно тоже самое и также скрылся в том проходе. Ага, подумал я, вот вся расстрельная команда и собирается! Тем более, что ещё несколько сосредоточенных врачей пошли туда же. Ладно, «подождём твою маму, подождём твою мать!». Со стороны той дырки, куда они все зашхерились стали доноситься голоса и речи, напоминающие доклад по подразделениям – за такой-то период госпитализировано столько-то человек, прооперировано столько-то, выписано на волю столько-то… Про летальные исходы ничего не услышал, и то заебись! Из размышлений о вечном меня вывел призыв доктора Врабие. Всё, настал мой черёд… Может, ну их на хер?

Отринув сомнения, я шагнул в эту дырку в стене. За проёмом была дверь в помещение, по меблировке своей вполне соответствующее статусу учебного класса. У доски за столом, буквально, в президиуме сидел пожилой худощавый доктор с лицом, которое уже не могло скрывать многолетнее пристрастие своего обладателя к неосторожному обращению со спиртосодержащими жидкостями. Олег Петрович тусовался возле стоящей рядом с президиумом трибуны. Остальные же члены авторитетного консилиума сидели напротив, за обыкновенными студенческими партами. Всего их было что-то около десятка человек. Мне было предложено пройти к стоящей у противоположной стены кушетке и продемонстрировать высокому собранию свою беду. Да пожалуйста! Я и показал. В то же время доктор Врабие с выражением рассказывал председателю консилиума – или как он там ещё называется – и остальным его соучастникам мою слёзную историю:

– …шесть перенесённых операций! Но вопрос так и не был решён! И вот пациент обратился уже к нам в период очередного обострения…

Я позволил себе немного поправить уважаемого рассказчика истины ради, мол, не шесть, а пока ещё пять. Пять? Да не ебёт! Говно-вопрос! Вот шестую и будет делать у нас… Параллельно с этим доктора вставали из-за своих парт и подходили к моей кушетке, чтобы посмотреть на этот ужас-ужас. Посмотрев на мой палец, они отходили обратно с одухотворёнными выражениями лиц, некоторые даже покачивая головами, дескать, действительно, ужас-ужас…

Дослушав докладчика, и, тоже глянув через свой президиумный стол на мою ногу, главный по этому консилиуму выдал следующее резюме, гениальное по своей простоте:

– Конечно, нужно оперировать – человек же мучается! Вы согласны на операцию? – Спросил он уже у меня.

– Конечно. – Ответил я, не раздумывая ни секунды.

Нормально, да – заплатить полторы тысячи за анализы и отказаться от лечения? Доктора ещё немного посовещались, как они будут это делать. Тут уже пошли какие-то профессиональные термины и я ни хера не понял. Я сидел, надевал носок, потом туфель и тихонько уссывался. Вся эта сцена до боли напоминала мне концовку первой серии замечательного фильма «Собачье сердце». Филипп Филиппыч, Борменталь, собрание учёных мужей и… Шариков. Блядь! Вот только балалайки мне тут и не хватало! Прикиньте сценку:

– Олег Петрович… Он что, ещё играет?..

– Нет, профессор, уже носки одевает…

Да уж… Абсурд. Просто шапито какое-то…

Меня направили ещё посидеть в коридоре. Ждать пришлось недолго. Видимо, я был главным шоу сегодняшней программы – консилиум ещё немного погудел и стал расходиться. Одухотворённые исходом мероприятия, Дорофеев и Врабие повели меня на первый этаж. Олег Петрович дал мне мою историю болезни и сказал, чтобы я дождался рентгенолога и сделал рентген в кабинете с дверью, обитой железом. Так всегда делают с дверями рентген-кабинетов, чтобы мирное излучение не пошло на халяву в народ. А после снимка я должен буду подняться к нему опять на третий этаж, чтобы договориться о планах на завтра. Я снова стал ждать. Уже рентгенолога. Чтобы чем-то себя занять, я стал листать свою историю болезни. Про почерк врачей я уже писал, вот даже и не напрягался разгадывать их шифрограммы. Вспомнился анекдот:

Приходит мужик (пациент, то есть) к врачу и жалуется ему на какие-то неприятные ощущения в низу живота. Врач, естественно, предлагает ему раздеться. После осмотра доктор мажет зелёнкой одно яйцо пациента, что-то записывает в историю болезни и говорит, чтобы он с этой историй сейчас же направился в кабинет пятнадцатый на дополнительную консультацию.

Пациент приходит в пятнадцатый, второй врач читает его историю и предлагает, соответственно, тоже разоблачиться. После осмотра он мажет второе яйцо мужика йодом, что-то записывает в историю и просит пациента вернуться к первому доктору со своей же карточкой.

Взволнованный такими непонятками, мужик выходит в коридор и решает посмотреть, что же там у него диагностируют эти светила медицины. Открывает карточку и читает:

– Христос воскресе, Вадик!

– Во-истину, воскресе, Коля!

Вот, как-то не хотелось бы…

Из своей каточки я почерпнул-таки некоторую информацию. Во-первых, я узнал, что приписан к шестнадцатой палате. Во-вторых, порывшись в результатах купленных мною анализов, я увидел штемпсели «ОТРИЦАТЕЛЬНО» на листочке с надписью Реакция Вассермана и ещё нескольких литочках, с непонятными мне надписями. Надписи были не понятны, зато был приблизительно понятен их смысл. И, конечно, порадовали эти отрицательные штемпсели. Нужно отметить, что последнее время я веду достаточно праведный образ жизни и опасений на этот счёт у меня не возникало, но… всё равно ж приятно. И, смею надеяться, не только мне…

Пришла рентгенолог. Я подождал минут пять – нужно ж было дать время человеку, чтобы она переоделась и вспомнила, зачем ваще сюда пришла – и стал щимиться к ней. Забрав мою карту, она сказала, что позовёт меня. И позвала довольно быстро. Ну, сфоткала палец в двух ракурсах, ничего особенного... Ах да, чуть не забыл! Пришлось мне, естественно, туфли снимать и топать босиком к рентгеновскому аппарату, ну и обратно. А когда туфли одевал, пришлось ноги-то босые поотряхивать с пристрастием – наверное, на Пасху прошлый раз убирались...

С Олегом Петровичем мы договорились, что я приеду завтра к десяти утра с вещами. Я попробовал прозондировать тему выходных – что ж мне тут в субботу-воскресенье вялиться? Доктор сказал "вялиться". Видимо, опять без вариантов...

Поехал на работу. К вечеру девчонки мои опять пожелали мне всяких добрых напутствий и сказали, что будут скучать без меня. Эх, я бы тоже лучше с ними остался!

10 июля, пятница

Восемьдесят третья маршрутка довезла меня практически к Академии. В этот раз я машинку оставил у дома, мало ли, эти прекрасные доктора опять перекинут меня на понедельник, например. Хер его знает, что у них там на уме! Упс! Звонит кто-то... О, Олег Петрович. Волновался, где же я. Вона как, всего-то пять минут одиннадцатого, а он переживает. Может, стоят они уже с Дорофеевым у разделочного стола, звенят скальпелями, а... мясо-то ещё не подошло. Я успокоил доктора, заверив его, что вот иду по территории Академии и скоро предстану пред очами его. Ну что же, может сразу и почикают. Ожидание смерти хуже самой смерти...

Поднявшись на отделение, я отзвонился Олегу Петровичу – тута я. Он быстренько материализовался и повёл меня в палату. Точняк, шестнадцатая. Пять коек, моя напротив окна. Нормально. Трое мужиков постарше меня – недвижимость – с ногами в аппаратах Елизарова и прочей гипсотой по самое небалуйся... Бля, вот уж упаси Боже! Ещё парнишка, Антон, хуй знает с чем, без всяких видимых увечий. Парнишку, по ходу, на выхи выпускают, ну, а с остальными джентльменами мы тут, видимо, затусим.

Пока я осматривался на новом месте, пришли две смазливые медсестрички и сказали мне просто:

– Раздевайся.

Это было неожиданно. Я заканючил:

– Может, штаны, тапочки...

– Не-е-ет, совсем раздевайся! Иначе низ-зя...

Шутницы девчонки. Я им предложил, что спущусь сам, а там уже и разденусь, но они были непреклонны. В итоге предстал я перед ними в футболке и труселях. Эти змеи заставили оставить в палате телефон, часы и браслет. Ну каким хером часы и браслет-то мешали? Оставил я всё это и подумал – пиздохен шванц! Даже время будет посмотреть не на чем. Моё такси в виде банальной больничной каталки уже ждало меня у дверей палаты.

– Дык, может, я всё-таки сам дойду?..

– Ну куда ж ты теперь без штанов-то?

Весёлые девчушки. Я стал залезать на каталку, предварительно пощщупав её на устойчивость.

– Смотри-ка, он ещё и проверяет! – сказала со смехом одна из медсестёр.

– А как же, – говорю, – чтобы вам потом лишнего не лечить. Прикиньте, сто двадцать кило об пол шваркнется...

Девчонки согласились и, стронув меня с места, медленно повезли  к лифту:

– Тяжёлый...

– А я же предупреждал!

– Осторожно, локти береги, положи руки на грудку, – сказала одна из них и обе захихикали.

Под влиянием серьёзности предстоящего мероприятия я даже не стал развивать двусмысленность этой фразы. Просто отдался воле везущих меня скакунов, вернее, скакуний. А скакуньи, тем временем, едва смогли затормозить меня перед лифтом, не рассчитали тормозной момент. В итоге всё, конечно, обошлось – лошадки-таки были профессиональными. Лифт, первый этаж, поездка по коридору... О! Дорофеев! В маске. Ну, говорит, заждались тебя. Ну, не страшно, думаю, дождались же! Я-то вас и поболе ждал. Меня подвезли к операционному столу. Ага! Не подготовились! Столик-то не сервирован. Ни простынки какой, ни хера, голимая дерюжка. Юрий Леонидович распорядился – начали шуршать. Застелили. Девчонки замялись:

– Может, ты сам как-то сможешь?..

– Да сам, сам. Перелезу.

Лошадки мои обрадовались и подвезли меня вплотную к столу. Не совсем корректно было бы сказать, что я перепрыгнул на операционный столик с грацией пантеры, но... перелез как-то. Угнездился. Меня прикрыли одеялком в очевидно бэушном пододеяльнике и оставили доходить. На пододеяльнике были какие-то короткие волоски, которые явно нельзя было признать моими – бритая наголо голова не оставляла мета для фантазии. Девчонки укатили моё "такси" и умелсь сами. К Дорофееву присоединился доктор Врабие и они стали дружно обряжаться в операционную спецодежду.

– Ну что ж, начнём, – сказал Дорофеев, – Закройте-ка ему обзор, чтобы у него не было соблазнов руководить нашими действиями.

И меня отгородили от них, воспользовавшись тем же несвежим одеялом, просто накинув его на какую-то специальную херню перед моей харизмой. Изолировали, бля. Чой-то там копошились, шуршали... А я ждал самого неприятного – уколов с новокаином. Мерзкая штука! Места уколов начинает распирать изнутри с ацкой силой, такое впечатление, что сейчас тебя разорвёт, как хомяка, надетого на компрессор... Бля!!! Начинается! Дорофеев даже ласково так предупредил:

– Сейчас мы будем делать укол...

Кой хуй, укол! Уколище! Один... Второй... Третий... Палец мой, наверное, превратился в шарик, наполненный болью! Вот там доктора-то угорают...

– Вот сейчас укольчик чувствуете?

– Да!!!

– Ну, это не надолго...

Слава Богу, боль отступала. По предыдущему опыту и каким-то отголоскам их движений я примерно понимал, что они там со мной делали. Ужоснах! Дорофеев напевал какую-то песенку и был в хорошем настроении. Это не могло не радовать, это даже вселяло оптимизм. Пока они там возились, что-то от меня отчикрыживая, я лежал и разглядывал потолок, больше занятий у меня не было – основную часть обзора от меня закрыли – не в бильярд же под одеялом играть! Ну, вот по их манипуляциям я понял, что уже шьют. Начали бинтовать. Упс! Чой-то типа лангеты наложили. Приматывают. Примотали, сказали "ну вот" и съебались все тихо и разом... Лежу дальше. Один. Нормальные ребята! Да уж, теперь-то с такой лангетой мысли свинтить на выходные зашли в логический тупик – хлопотно это...

Ну вот и пришли мои лошадки. И тачанку мою прикатили. Я им даже сказал, что сейчас рад их видеть гораздо больше, чем в первый раз.

– Ха! Конечно, теперь-то уж всё сделано... Сам перелезть сможешь?

– Конечно, – и мы поехали в обратный путь.

Палец уже начинало пощипывать, скоро будет больно. Радовало, что литр коктейля "Анестезия" ждал меня в палате. Что ж, старый воин – мудрый воин!

Девчонки сгрузили меня в палату и укатили. Первым делом я восстановил на себе браслет и часы, потом ухватил штаны с телефоном в кармане – всё на месте. Расположив подушку на своей койке так, чтобы вытянутая нога в лангете ложилась на дужку койки, я достал заветный коктейль и угостился половинкой первой бутылки. Амброзия! Прилёг, закинул ногу на дужку, жду прихода... Становится лучше.

Вот так я лежал и прихлёбывал коктейль. Периодически это помогало, во всяком случае новокаин потихоньку прошёл, а я не охуевал от боли. К двум часам принесли обед. Ну, как оно там? Супчег гороховый и каша пшённая с подливой. Не с мясом, а с мясной подливой! Попробовал – а ничего... Армию напомнило. Та же поварская школа! Ладно, выжил в армии, тут уж как-нибудь! Тем более, что есть в сумке запасы провизии. Доел, глотнул "Анестезии"... Будем жить! Позвонил Димке, поболтали, рассказал ему, что мне уже произвели обрезание и он может как-нидь по дороге заскочить проведать друга. На том и порешили. Глотнул коктейля – заканчивается! Надо что-то делать... В догонку написал Димке SMSку, мол, если заедешь ко мне, привези другу пару джин-тоника для анестезии. Минут через пятнадцать он перезвонил и сказал, что через пару часов заедет. Вот нечаянная радость! Друг! Буду ждать.

Народ в палате вроде как нормальный. Большинство давно уже тут, да и ваще по больничкам разным. Жалко людей... О! Димка звонит. Минут через десять-пятнадцать будет. Заебись!

Пришёл, посидели с ним в коридорчике. Привёз он мне баночки. Поболтали. Тут появился откуда-то Олег Петрович и взъебнул меня за то, что я шароёблюсь по коридорам. Лежать надо! Выйти попысать и рысью обратно в койку! Димка засобирался – у него ещё были дела, а я, зажав подмышкой банки с новой анестезией, почапал в палату.

Положил банки в тумбочку, ближе к вечеру я их с наслаждением разъясню. Распаханный палец ноет, не даёт опускать ногу с дужки. Разговорились с сокамерниками. Володя, Валера и Виктор. С Валерой неотлучно его жена Ира. У него самого какая-то ваще дикая хрень – все кости ломит, суставы расходятся, пиздец, короче, артрит. Предложил им джин-тоника глотнуть, согласился один Валера. Раскатали с ним баночку. Хорошо... Впятером порешали кроссворд, посмеялись. Короче, всё было бы неплохо, если бы... палец не болел. Хотя, если бы он не болел, хули бы я тут делал...

На ужин принесли ленивые голубцы. В принципе, тоже съедобно. Знаете, почему операции обычно делают по утрам? А чтобы успеть определиться с мясным меню на обед и ужин...

В начале одиннадцатого вечера позвонила Нюська. Поболтали о том, о сём... Тут вваливается, как торнадо дежурная медсестра – девушка, годков под шестьдесят – и ну всем уколы впаривать! Мои более опытные сокамерники как-то съехали с этой темы, а я вот попал под раздачу. Повернула она меня на бок и всадила в жопу баян! Бля!

– Что это? – говорю.

– Антибиотик с новокаином.

Вынула она из меня шило и ушла. А мне так стало больно! В месте укола возникла беспардонная пульсирующая боль! Да что ж это такое!? Даже нога чуть не отнялась, и без того больная, между прочим. Такой подлости я никак уж не ожидал! Я потрогал место укола – ебись ты в рот! – там была такая шишка с тенисный шарик! Бо-о-ольно! Так ещё и палец болит. Хотя, боль в пальце стала уже уходить на второй план. Мужики говорят, мол, скажи ей, пусть обезболивающий вколет. Но, только представление этой старой мымры рядом со мной и со шприцем в руках вызывало у меня предобморочное состояние! Я полез за оставшейся банкой анестезии. Предложил "коллегам", они отказались – мол, пей сам, у тебя болит. Под воздействием джин-тоника, усталости или ещё чего боль в пальце как-то притихла. Пошёл в туалет. Дай, думаю, шишку-то от укола потрогаю. Полез рукой-то в штаны, ну и вытащил… ватку послеукольную. Вот зараза! Но шишка там всё равно есть. Придя в палату и угнездившись на своей койке, я забылся в тревожном сне...

11 июля, суббота

Утро задалось! Спал, никого не трогал, кто-то будит. Открываю глаза – старая мымра со шприцем. Бля! Думаете, глюки? Хуй там! На яву.

– Повернитесь на бочок, укольчик сделаем. Антибиотик.

– Что это!? Вечером же делали! У меня и так всю ночь задница болит, чуть нога не отнялась!

– Ничего-ничего, это другой, не такой болезненный, – и хуяк мне баян засадила.

Вот змеища! Да, не такой дикий укол, но тоже, знаете... Это они такими темпами мне к понедельнику из жопы дуршлаг сделают! Вот попадос! Семь утра. Подремал ещё часика полтора. Палата зашевелилась. Пора просыпаться. Задница теперь болит с двух сторон. Я думал, что Ира вечером поедет домой, ну там, завтра приедет... Нет, она ночевала на свободной койке Антона. А прошлую ночь спала на моей нынешней. Так она тут ваще безвылазно! Да уж, Валера-то не ходит, да и спит только на спине – вот же хрень какая...

Девять часов. Стали развозить завтрак. Овсянка, сэр. Нет, пшёнку я ещё в таких заведениях есть согласен, но овсянка обычно имеет совсем уж непотребный вкус. Не, не надо. Позавтракал своими заготовками.

Отличная погода! Совсем уж не для того, чтобы на больничке зависать... Какую-то часть утра палату заливало солнце. Жарко и слепит, доставало аж до моей стенки. Но, после десяти оно заглядывает к нам по касательной. Неудобство только Виктору – его койка единственная стоит у окна и солнце у него практически весь день.

К часу дня призвали на перевязку. Бля, больно! Посмотрел на палец – месиво. Доктор потрогал его, я увидел что-то типа звёздного неба среди дня. Маме доктора, наверное, начало икаться где-то вдалеке. Уф! Доктор немного реабилитировался, довольно нежно замотав мне палец обратно. По совету сокамерников я захватил с собой бахилу, чтобы рассекать по коридору и не пачкать гипс. Чистоплотность, бля! Чистоплотность – это чистомасса, поделённая на чистообъём.

Два часа. Обед. На этот раз борщ и пюре с котлетой. Съедобно. Валяюсь дальше. Палец почти не болит и это радует.

К четырём часам сокамерники чой-то начали замышлять... В палату заползал незримый дух праздника. Ирина ещё днём съездила в город, купила себе обновки, каких-то продуктов и, в том числе маринованных миног. Валера вслух размышлял, с чем же их употребить лучше, с водочкой или с холодным пивом... Как-то он приходил к выводу, что лучше бы и с тем и с другим. И вот Ира собирается в новый поход, судя по всему на этот раз не за провиантом. Короткий военный совет. Пришли к выводу, что несомненно нужно сока пшеничного (без мякоти), Валера заказал ячменного напитка, но в этом его больше никто не поддержал. Ячменный напиток достанется ему одному.

Ужин. А мы уже ужинаем. И совсем неплохо нам. На официальный ужин греча и омлет. Берём омлет – закуска опять же. Ну и ваще... А хорошо посидели!

Перед отбоем зашла молоденькая тощенькая медсестричка с баяном наизготовку и спросила, а где тут я. А я тут вот. Медсестру звали Оксана, а в шприце у неё было то самое вчерашнее ацкое зелье. Я пытался её уговорить. Нет, не отдаться, просто меня не колоть, ну больно же это! Она была непреклонна и говорила, что сделает всё нормально. Ну, короче, ширнула она меня... Упс! А и правда, не больно практически. Ай, молодца девочка, порадовала дядю! Расчувствовавшись, как школьница, провожающая парня в армию, я подарил ей яблоко.

А сокамерники мои открыли горячие дебаты на спортивную тему. В основном на предмет иностранных легионеров. Валера уже в полный голос кричал Виктору:

– Ты не патриот! Ты Россию не любишь!

Потом понемногу все успокоились. Отбой.

12 июля, воскресенье

Рано утром был дождик. Я выходил, я знаю. Сон алкоголика краток и тревожен. А вообще утро началось с Оксаны. Примерно в восемь часов. И, естественно, она пришла с заряженным баяном. А я и не боялся её уже! Не было такого непреодолимого желания зарыться в тряпки и оказаться где-то между матрасами, как прошлым утром, когда я увидел над собой ту старую мымру со шприцем. Всё опять прошло легко. Оксана медленно заливала в меня эту жидкость, тогда как та ведьма от всей души нажимала на поршень – ацкая смесь не успевала рассасываться в моих мягких тканях. Вариант с Оксаной, конечно, гораздо предпочтительней, но... второе утро такой жёсткий будильнег!

На завтрак пшённая каша с маслом и сахаром и варёное яйцо. Берём. Нужно экономить свои припасы, чтобы протянуть ещё и понедельник. Совсем не надо, чтобы меня навещали, что-то приносили и т. д. Кроме пива, конечно. Ну ничего так, съедобно. Добавил только к этому из припасённого одно яйцо – ну, чтобы уж два было, как положено – и сыру. Нормально. В армии вот по воскресеньям два яйца давали. Ну, так то ж в армии...

Заходил Олег Петрович. Хрен его сюда в воскресенье занёс? Спросил, как дела, сказал, что, если завтра на перевязке будет всё нормально, поеду домой. Это радует. Доктор Врабие, оказывается, по национальности был молдаванином. Да и хуй бы с ним! Но о нём мне кое-что рассказали мои новые товарищи по несчастью:

– Олег Петрович прост до невозможности в обращении с пациентами. Мало кто не орал, когда он его осматривал после операции или при перевязке. Любит он пальчиками дойти до самой сути! У бедняги там аж глаза из орбит лезут, а он им: "Что, мол, больно? Да не может быть! Уже ж не должно болеть." И опять рукоблудствует по ране! Пациент уже в обморочном состоянии, а Олег Петрович всё доходит и доходит до самой сути...

От рассказов таких даже шерсть у меня на руках встала дыбом. Блядь! Вот же новый попадос! Повезло ж с врачом-извергом. В таком благообразном человеке, как доктор Врабие оказались такие адовы наклонности!

Перекидывался в телефоне файлами с Ириной. Скачал у неё прикольный мультик про поросёнка.

К двум привезли обед. На сей раз рыбный супчик и порошковое пюре с мясной подливой. Рыбный супчик – это уха без водки. Жалко... Уха была бы гораздо вкуснее, но водка была вчера. Закончилась... Тем не менее, пивка бы! Вот кто бы навестил захворавшего товарища с пивком? Больше-то ничего и не надо. Нет желающих? Так я и знал... Ладно, не стал я ждать милостей судьбы, позвонил Димке Комолову – он и живёт недалеко и компания приятная. А ещё и собутыльник! Он бы скорее всего и сам вызвался приехать навестить, только не знал он о моей такой госпитализации. Вот теперь и узнал.

Пока то да сё, Димка и приехал. Привёз пива и свой ноутбук, фотки посмотреть. Я сполз вниз с третьего этажа и мы уютно расположились на скамейке прямо у входа в павильон. За неспешным разговором приятно закоротили два с половиной часа. И только из-за того, что злая тётя закрыла проход на первый этаж, где был цивилизованный туалет, нам пришлось-таки пометить территорию – пробегающие транзитом собачки без особого труда могли теперь "прочитать" на некоторых углах двадцатого больничного корпуса "Здесь были Дима и Серёжа". Не мы такие – жизнь такая! На середине наших посиделок чуть не случилось лютое палево. Сидим, никого не трогаем... Ёпти!

– Олег Петрович! – бодрым шагом мой лечащий врач подходил ко входу в павильон, а значит, и к нам.

– Ну вы тут совсем уже... – глаза доктора выражали искреннее удивление. – На улице, на скамейке, нога вниз... Пиво...

– Нет, – говорю, – пиво только он. – и показываю на Димку.

Димка сидит, застывши с банкой пива в руке с видом школьника, у которого родители нашли в кармане презервативы. Я выглядел, видимо, также, только что – слава Богу – без банки, она была замаскирована в глубине пакета.

– Да, – говорит Димка, – пиво только я пью. – А глаза честные-честные.

– Вы, хоть, ногу-то как-нибудь повыше поднимите, – говорит мне доктор, – положите на что-нибудь...

– Да-да, я постараюсь... – с готовностью отвечаю я и наши глаза одновременно упёрлись в стоящую рядом урну, больше предмета, способного стать подставкой для ноги просто не было. – Я и так стараюсь периодически держать её повыше. Покуда пресса хватает...

Не уверен, что доктор поверил в мой наглый чёс, но он пошёл на отделение. Не ради ж меня его принесло сюда в воскресенье уже второй раз, значит, было какое-то дельце. Я стал осторожнее прикладываться к банке, с оглядкой... Через часок Олег Петрович наконец-то отправился отдыхать и я вздохнул спокойно.

Где-то в половине девятого Димка меня покинул и я пополз наверх. Сокамерники мои обрадовались мне и рассказали, что в этом пивном походе я проебал ужин, состоящий из плова из перловки. Охуенно звучит! Это же изобретение какого повара? Предлагаю свои встречные креативы: куринная уха, картофельные отбивные, пюре из макарон... Потом, может, ещё что придумаю. На самом деле, как бы оно не называлось, но после пива пожрать-то хотелось. Тут и плов перловый легко бы пошёл. Ну проебал, так проебал... В моих запасах было ещё немного сыра, варёное яйцо и ветчина в упаковке. Ветчину мы оставим на завтрак, а вот сырку на хлебушек да с яйцом... Спасительный набор!

В этот вечер меня уже не посещали кошмары со шприцем. Ну и заебись! Мужики в палате говорят, мол, пойди спроси у дежурной медсестры, а то так заснёшь, потом разбудят. Нет уж, не надо будить лихо, пока оно тихо... Спать.

13 июля, понедельник

Утро порадовало тем же. Не будили и жопу не дырявили. Позитив. Потихоньку палата просыпалась. Понедельник, собирались врачи, медсёстры, санитарки, начинали шароёбиться больные. К девяти принесли какой-то завтрак. Каша. А из кого, не понял. Просто сразу отказался, у меня ещё вакуумная упаковка с ветчиной – не тащить же обратно домой, хочется верить, что меня сегодня всё-таки отпустят домой. Хватило на два толстых двойных бутерброда. С зелёным чаем просто отлично. Залез в интернет. В контакте Катя-Катюша Родионова сокрушалась о том, что так поздно узнала о моей больничке, типа, могла бы и навестить. Писать ей было лень и я просто позвонил. Поболтали, посмеялись. Я сказал, что лежу в Мечникова, а это пара остановок от её дома, но думаю сегодня уже домой свинтить. Она ещё раз пожалела, что опять не увидимся. Ну так и поговорили...

Где-то с одиннадцати коридор на отделении начал наполнять пока ещё незримый, но уже вполне ощутимый дух праздника – у какой-то медицинской бабушки был юбилей. Что-то готовили в буфете, носили салаты и шпроты, всякую бухашку, распаковывали цветы. Пока я водил жалом в коридоре, появился Дорофеев:

– Ну как оно?

– Дык, всё лучше и лучше. Хорошо бы уж и до дому...

– Перевязки делали?

– В субботу.

– Ну, давай на перевязку минут через десять, там и решим.

Минут через семь я уже сидел около перевязочной. Призвали. Когда бабушка из перевязочной приступила к моей ноге с ножницами, я уж очень забоялся, что она вместе с бинтами мне и шкуру почикает. Обошлось, но она разрезала бинты быстро, неровно, клочками. Было понятно, что дух праздника не прошёл и мимо неё – там уже накрывают, а тут я с какой-то хренью... Когда она разматывала сам палец, мне было откровенно страшно. Но и тут оказалось не больно. Ну, да, подумал я, ещё не время впадать в отчаяние. Деяние рук своих посмотрел и Юрий Леонидович и, как я понял, оказался в принципе доволен. Это, несомненно, профессионализм – быть довольным таким вот синим, окровавленным, зашитым чёрными нитками пальцем. Художник!

– И что, – говорю, – нормально же? Отпустите домой?

– Ну, я бы, может, и отпустил... Сейчас Олег Петрович придёт, пусть тоже посмотрит.

Пришёл Петрович. Посмотрел. И... потянулся руками. И вот тут я понял, что вот оно, уже время впадать в отчаяние – руки были золотые. Этими золотыми руками он и давай щупать мне палец! Как-то сами собой на глаза стали наворачиваться слёзы, я заскрёб руками по стене:

– Бо-о-ольно же!

– Ну что, Олег Петрович, отпустим домой? – попытался разрядить напряжение заведующий отделением.

– Отпустите... Чего я тут буду койку занимать? Я буду на перевязки приезжать...

– Ну, не знаю, не знаю, я бы ещё тут подержал его денёк. Он же вчера аж вниз спускался, на лавочке сидел... – всё это время Олег Петрович не прекращал всякого рода манипуляций с моим многострадальным пальцем.

– Ай-яй! Не буду! Не буду больше вниз ходить! Больно-о-о! Лежать буду почти не вставая! Даже в туалет через раз ходить буду!

– Что уж, так и больно? – Олег Петрович был поглощён работой.

– Да уж, – говорит Дорофеев, – вы только посмотрите, сколько боли в его глазах.

– Честное слово! Больно! – я уже чувствую себя раненным и загнанным зверем. – Уже вся боль еврейского народа в моих глазах отражается!

– Почему еврейского? – мой мучитель всё же ослабил хватку.

– Ну, потому что еврейскому народу больно всю его многовековую историю...

– А знаете, почему евреи водку почти не пьют? – с хитрой улыбкой спросил Дорофеев.

– ? ? ?

– А потому, что водки выпьешь – вроде, не так уже и больно...

– Ладно, сегодня побудьте ещё здесь, а завтра мы вас посмотрим, перевяжем и, если будет не хуже, чем сегодня, поедете домой. Хорошо?

– Подчиняюсь грубому насилию, – всё ещё держась за стену, выдавил из себя я, – вариантов-то у меня по-ходу нет...

Звери! Господа, вы – звери! Перевязочная бабушка очень быстро замотала меня обратно – там уже заканчивали накрывать поляну. Добравшись до палаты, я рассказал мужикам об этом очередном моём ужасе во всех красках. Ржут. Ну им-то простительно, они тут побольше моего хлебанули, да полными ложками.

Нам разнесли обед. Гороховый суп (музыкальный) и котлету со свёклой. После пережитых страданий это было утешением. Весь персонал отделения приступил к чествованию виновницы торжества. Это происходило в помещении рядом с нашей палатой, и время от времени до нас доносились радостные возгласы и звон посуды...

Пообедав и придя в себя после пережитого насилия, я стал задумываться, как мне протянуть тут ещё сутки – свои запасы провизии я на завтраке обстоятельно уничтожил. Завтра надо чем-то завтракать и ещё не известно, съедобным ли будет здешний ужин. Мама всё порывалась мне что-нидь привезти, но не нужно ей это делать с её давлением и стенокардией. Нюська сегодня трудится на Васильевском острове и тащиться ей после работы сюда, а потом ещё два часа домой... Звоню Димке. Да, он легко может сегодня проехать через меня, легко может привезти мне хавчика и даже не забудет, что другу можно втихаря пить пиво. Друг! Для подстраховки я отбил ещё пару телеграмм. Одну Катюхе, что я остаюсь тут ещё на сутки и она сможет-таки, если захочет, конечно, меня лицезреть. Другую Виолеттке, а собирается ли она вообще навестить старинного друга или хочет так и остаться с чувством несовершённого подвига. После этого я решил провести ревизию в сумке. Опаньки! Там ещё нашлись упаковка Актимеля – шесть пузырьков – и такая вот оладушка от «Аладушкина» с вишнёвым джемом внутри. На безрыбье и портупея бюстгальтер! Позвонила Виолеттка:

– Привет. Мне сегодня нужно успеть туда, туда и сюда и сделать то, то и сё...

– Погоди, я же не спрашиваю твой распорядок дня! У тебя ещё есть время определиться!

– Ладно, я позже перезвоню. Пока.

Быстрая, как жидкий стул. В задумчивости я укрепил Актимелем иммунитет сам и угостил товарищей по палате. Звонок. Звонил Эдгар. С ним мы вместе учились в ЛИАПе, вместе нас оттуда и попёрли, мы перешли на вечерний потом вместе работали в ИнтерОксидентале. Да и ваще покуролесили... А вот с девяносто третьего-то и не виделись. Прочитал про боль мою в контакте. Сегодня выходной и он готов приехать повидаться. Так велькоме! Приходящим с пивом особый почёт! Сказал, что часа через полтора будет. Зер гут.

Через часок опять перезвонил, чтобы узнать, как найти меня в этом академическом совхозе. Я ему рассказал и просил найти себе какие-нибудь не сильно стоптанные бахилы в коробке при входе – у меня было две пары, но это было давно. Ну вот, пришёл Эдька, принёс пиво и всякую рыбную мелочь к нему. В отличие от меня, он за эти шестнадцать лет почти не изменился.

Пиво мы пили прямо в палате. Естественно, подпольно. Я наливал в кружку и прятал её на второй ярус тумбочки, а Эдик втихую отхлёбывал из банки, пряча её постоянно в саму тумбочку. На самой тумбочке мы разместили рыбку и дополнили её... баночками с Актимелем. Вот такая абстрактная идиллия – сидят два друга, ну в полном расцвете сил, и пьют Актимель под вяленую рыбку. Сценка, достойная кисти художника! Наркологам на заметку.

Потом позвонил Димка и сказал, что подъезжает. С бахилами я предложил ему такой же вариант секонд-хэнда. Он привёз полпакета всякой ерунды – ветчина и колбаса в нарезке, колбаски копчёные, помидорчики-огурчики маринованные и четыре банки пива:

– Выбирай, что тебе надо, остальное я домой заберу.

Я выбрал копчёные колбаски и всё пиво – вечер был ещё в самом разгаре. Поскольку Димка был за рулём и пиво пить никак не мог, он попивал флакончик Актимеля, что ещё более украсило эту картину абсурда. Через полчасика Димка поехал по делам и мы снова остались вдвоём. Повезли ужин, ленивые голубцы. Естественно, отказался, не до них сейчас.

Позвонила Виолетта и стала выяснять, как доехать до меня от Охтинского моста. Объяснил. Сидим, пьём пиво, предаёмся воспоминаниям, делимся насущными проблемами... Звонит:

– Что ты мне такое сказал? Нет тут правого поворота, только на Бестужевскую!

– Да как так нет!? А я тогда где? Да я сам сколько раз туда поворачивал! Что же, его закопали? Проедь дальше – увидишь.

– Так я уже на виадук заехала! Сейчас поищу, где развернуться.

Я стал теперь объяснять, как доехать до ворот больницы с противоположной стороны.

Доехала. И даже дошла. Пива не привезла. Актимелем угостилась и долго рассматривала срок годности на уже открытой ею упаковке оладушек. Типа, просрочено. А на кой пёс открывала? Ешь теперь! Съела. Должна выжить.

Слово за слово, хером по столу, пора ребятам. Живут они в квартале друг от друга, и Виолеттка Эдьку увезла. Проводил я их и пошёл в палату. Устал, прилёг. Минут через двадцать звонок – Катюха:

– Ну что, к тебе приехать?

– Катечка, судя по твоему усталому голосу, ты не горишь пионерским огнём тащиться ко мне. Поэтому, я уж никак не настаиваю...

– Так ты не хочешь меня видеть!? – дежурные женские штучки.

– Ну что ты! Как ты могла такое подумать!? Конечно, хочу! Но, понимая, что ты устала на работе, не могу на этом настаивать.

– Так я не поняла...

– Короче, если ты придёшь, я буду рад, если же не сможешь, я ни разу не обижусь.

– Поняла. Собираюсь. Что тебе принести-то? Ну, кроме пива?

– Больше ничего. Да и пиво-то уже... А ты-то сама будешь?

– А что же, я не люди?

– Тогда только пиво.

На этом вопрос был решён. Минут через сорок она уже звонила от главного входа. Третий раз за сегодня я объяснил, как меня найти в лабиринте академических построек. Конечно, нашла – смышлёная же девчонка.

По уже сложившейся традиции, я привёл её в палату. Разместились, спрятали принесённые ею банки, одну открыли и… Хотя, Катька и сама пару лет назад зависала на больничке на Северном проспекте, на хирургии тоже, но моя палата произвела на неё абсолютно деморализующее воздействие. К тумбочке она прикасаться боялась, на стуле ёрзала и ваще вела себя, как тургеневская барышня на нудистском пляже. Ну я ж тоже не могу долго животинку-то мучить, я ж не доктор Врабие.

– Ладно, – говорю, допивая уже раскрытое пиво, – запихивай банки обратно в сумку и пойдём вниз.

– Куда?

– Вниз, на природу. Там скамейка есть, меня на ней уже вчера почикали. Давай, запихивай пиво-то!

Чуть ли не дрожащими руками она покидала банки обратно в свою сумку, захватили мы и две оставшиеся мои.

– На, неси, – говорит, – тяжело.

– Нет уж, это ты неси! Мне нельзя – я раненый боец. Меня персонал с этим запалит и пиво отнимет. Да и по лестнице спускаться…

Доковыляли мы как-то вниз, расположились на скамеечке, откупорили очередную баночку и… Начал моросить дождик. Это совсем шло мимо наших планов. Может перестанет? Хуёв-дров! Дождь всё усиливается. Пришлось принять волевое решение:

– Пойдём на первый этаж, там никого, вроде, быть не должно, есть столик и туалет рядом.

На том и порешили. Расположились на столике, пили пиво и болтали о-том-о-сём. Невзирая на моросящий дождь, на стадионе за павильоном тинэйджеры играли в футбол. Молодцы – здоровый образ жизни! Через какое-то время наш мирный трёп был прерван стуком в окно со стороны стадиона.

– Где здесь вход? – спрашивал промокший мужик лет за пятьдесят с какой-то рубахой на голове.

Катюха рукой показала ему, что нужно обойти здание. Мы и забыли про него. Через пяток минут появляется это тело на входе и говорит:

– Окажите мне первую помощь!

Мы так ему объяснили словами и жестами, что мы не по этой части, сами все в бинтах, а, если чо, пусть поднимается наверх. Рубаха на его голове была в подозрительно бурых пятнах. Ну, думаем, на футболе наебнули. И опять он как-то ушёл из наших мыслей вместе со своей физической оболочкой. Ну что за ёб твою мать! Довольно быстро появляется опять.

– Ну что за больница, – говорит он нам проникновенно, – не могут первую помощь оказать! Сказали, в приёмный покой идти. А сами что? У вас сигареты не будет?

Катюха замялась. А я смекнул, что получит сигарету, быстрее смоется – тут же не будет курить.

– Дай, – говорю, – мужчине-то закурить. Видишь, беда с ним какая…

– Сын родной, – торопливо докладывает мужик, следя глазами за Катькиными манипуляциями по доставанию сигареты, – молотком по голове! С ума сошёл! Ну я его – блядь – в психушку-то упрячу, как вернусь!..

Упс! Нечаянная радость! И вот на хера он нам? Стояли, никого не трогали…

– Дай ему, – говорю, – Катюха пару сигарет. Видишь, какое дело…

– А у вас огня нет? А то ж выскочил так, без всего…

Катька опасливо чиркнула ему зажигалкой. Он затянулся и попытался продолжить свой рассказ.

– Ну, здесь курить-то не нужно, – я состроил протокольную физиономию, – больница же. Неудобно…

Какое-то самосознание в нём оставалось и он, бормоча себе что-то под нос, покинул нас. Заебись! Мы приходили в себя от такого явления в чалме. Пиво уже лезло с трудом. Наверх мне оставшуюся банку было не в чем пронести – палево, Катюха же не желала тащить её обратно домой. Бросить было жалко. Сидели, давились. Катерина решила пойти перекурить. А вот фигушки! Усилившийся дождь просто-таки навязывал здоровый образ жизни. Катюха приуныла – топать под дождём до ближайшей остановки совсем не хотелось. Небо перспектив тоже не обещало. Ну что ж, естественно, у такой девчонки, как Катерина, не могло не найтись благородных рыцарей, готовых на подвиг под дождём. Уже второй обзвоненный ею рыцарь согласился отвезти её домой. Чмокнув меня, она унеслась в непогодь.

Да, насыщенный выдался понедельник. Я поднимался на отделение. В животе был просто аквариум. Пива я напился, наверное, на месяц вперёд. Перебор. Через полчасика после моего возвращения в палату нас посетил Олег Петрович – он был дежурный врач – с медсестрой, это был вечерний обход.

– Есть ли у кого какие-нибудь жалобы? – спросил в никуда доктор.

Жалоб не было. Только тихонько журчало у меня в животе пиво. Ну, они и пошли себе дальше. Спокойной ночи...

14 июля, вторник

Утром очень кстати оказалась крайняя баночка Актимеля – поправил иммунитет. Довольно быстро лишила утренних иллюзий медсестра Оксана. Она возникла передо мной с неизменным шприцем и настойчиво собиралась вогнать мне его в известную мышцу. Я очень убедительно стал ей объяснять, что меня уже вчера завязали колоть и напрасно это она ко мне подкрадывается. Оксана задумалась и сказала, что пойдёт в журнале назначений посмотрит. Ушла. Не вернулась. Ну и слава Богу! После того, как я окончательно проснулся, я начал собирать сумку, как-то готовиться к выписке и это не могло не броситься в глаза моим сопалатникам:

– О! Засуетился! Засобирался. Сейчас тебе Петрович дорожку-то наладит! Палец так накрутит, что на одной ноге убежишь! Если сможешь, конечно…

И ржут, черти. Что характерно, всё могло так и быть. С Петровичем шутки коротки. Зверь! Доктор-террорист.

На завтрак была овсянка. В пролёте. Привезённые Димкой колбаски целиком решили вопрос утреннего питания. Ну вот, немного отдохнём после завтрака и в коридор – ждать в засаде моих докторов для перевязки и отпускания меня с миром.

Около половины двенадцатого удалось припутать Дорофеева. Анна Алексеевна – перевязочная сестра – разбинтовала мне палец и позвала его поглядеть на это. Нравилась ему его работа, жмурился, как кот на сметану. И так посмотрит и с другой стороны… Что-то там понажимал даже, но, ожидая нежностей Петровича, я при этом даже и не покривился особо – не к такому я готовился морально!

– Ну что, Юрий Леонидович, – говорю я с надеждой, – домой? Всё же в норме?

– В норме-то в норме… Ну да ладно, домой. Завтра на перевязку, потом в пятницу. А там посмотрим.

– А галошу снять? Как же я в таком лыжном ботинке добираться буду?

– Можно подумать, что ты сам пойдёшь! Отвезут же. Дома тихонько и снимешь.

Вау! Супер! Да и хрен с ней, с галошей! Дома и, правда, сниму, только бы вырваться отсюда! Всё также в отсутствии Олега Петровича, Анна Алексеевна замотала мне ногу обратно. Я быстренько слился в палату. Нужно было решать вопросы эвакуации. У меня было два основных варианта – Димка и Виолеттка. Чёрный BMW и белый BMW. Точнее, белая. Был ещё возможный попутный вариант – вдруг Макс по работе куда-нидь в мою сторону намылится. Позвонил сначала ему. Макс сказал, что пока никуда не собирался, но… теперь подумает, не надо ли ему чего-нибудь где-нибудь. Если Макс сказал, что не собирался, то шансов у меня мало. Просить его приехать за мной специально как-то совесть не позволяла – у Макса «семья, хозяйство, поросёнок» и он каждый вечер после работы несётся забирать старшего сына из садика. Димка и Виолеттка сказали, что с двух до четырёх вполне смогут меня отсюда вытащить. Нормально, буду ждать, кто первый. Тендер по эвакуации меня их больницы. Позвонил Максу, дал отбой, типа, нашлись добрые люди.

А вот тут в палату к Валерке пришёл кто? Правильно, доктор Врабие! Да с Анной Алексеевной в придачу. Увидел меня, обрадовался, как родному, сказал, что сегодня я могу поехать домой, только вот посмотрим и перевяжем. На что ему сказали, что уж Юрий Леонидович посмотрел, отпустил и перевязали. Ну и слава Богу! Только лангету не снимай! Ага! Щаз-з-з! Жить в ней буду и по улицам гулять! Это я подумал так… А на деле же изобразил полное смирение.

Пока то да сё, стали разносить обед. Отказываться было глупо. Борщ из свежей капусты, который они называли щами и всё та же пшёнка, но уже с печёночной подливой. Вспоминается прекрасный фильм Леонида Быкова «Аты-баты, шли солдаты»:

– А у наз на ужин шыто будит?

– Пшено.

– На зафтраг пшыно, на апед пшыно, на ужин тоже пшыно… Узыбек вам пытычка, што ли?..

А больные – точняк птички. Но, что характерно, за эти без малого пять дней в больнице, у меня ни разу не было и намёка на изжогу от местной кухни. Что же касается всякого рода городских столовок, то там сплошь и рядом!